Проходящая в турецкой Анталье встреча глав МИД участников НАТО открылась громким заявлением премьер-министра Турции Ахмета Давутоглу, который вновь публично выразил недовольство Анкары российской «аннексией Крыма».

Однако при всей возможной обиде на признание президентом России Владимиром Путиным факта геноцида армян Турция не стала отзывать своего посла из Москвы. Кроме того, в непримиримом, на первый взгляд, заявлении самого Давутоглу содержится площадка для дальнейших маневров в рамках российско-турецких отношений. Так, премьер напомнил присутствующим, что Турция не позволит «изолировать» крымских татар на полуострове, но обязательно продолжит с ними общение в рамках различных историко-культурных и экономических связей, вне зависимости от государственной принадлежности.

Иными словами, Турция показательно выразила России свой протест в связи с апрельской речью нашего президента в Ереване, но еще до конца не уверена, действительно ли крымским татарам стало хуже в составе РФ. Поэтому 29 апреля в республику выехала правительственная делегация из Анкары, которая должна по возвращении рассказать президенту Эрдогану и его сподвижникам о новой жизни крымских татар.

О том, может ли сказаться последний крымский демарш турецких властей на совместных с Россией проектах, в беседе с «Колоколом России» рассказывает ведущий научный сотрудник Российского института стратегических исследований, политолог Аждар Куртов.

В контексте российско-турецких отношений эксперт не склонен полагать наличие явных противоречий между словами и делами официальной Анкары, поскольку Турция в геополитическом смысле имеет с Россией много общего, начиная с выгодной географии и похожей истории.

Аждар Куртов: Не будем забывать, что часть Турции после распада Османской империи все же находится в Европе. Равно как и мы, они пытаются извлечь пользу из своего срединного положения в виде моста между Европой и Азией. Чтобы отстаивать свои национальные интересы, обеим странам выгодно иметь отношения и с Западом, и с Востоком. В известном смысле у нас схожая политика, и это обстоятельство на протяжении истории и по сей день делает нас конкурентами. Так всегда происходит, когда два субъекта международного права претендуют на выполнение одной и той же функции.

Сближение происходит и на основе отсылок славного имперского прошлого. Есть похожие воспоминания о прежнем статусе державы и желание вернуть его. Касаемо Турции эта линия  проявляется до сих пор в отношении той же Сирии - бывшей провинции Османской империи. Отношения турков с арабами наиболее ярко характеризуют эту ностальгию - неосманизм. Анкара желает возродить лидерство в регионе на новых условиях. Показать, что Турция может быть ориентиром для мусульманского мира в плане демократических институтов, образцом для развития промышленности и т.д.

***

По словам эксперта, оба государства являются региональными державами. В отличие от нашей страны Турция не может претендовать на статус планетарной державы, однако ее амбиции на региональном уровне вполне определенно выражаются устами умеренных исламистов у власти - президента Реджепа Эрдогана  и его «Партии справедливости и развития»

А.К.: Не нужно оценивать нынешнюю турецкую политику как двуличную, в русле «кто не с нами, тот против нас».  Это типичная восточная политика - извлекать дивиденды от общения и сотрудничества с разными странами. Турция является членом Североатлантического альянса, поэтому принимает саммит в Анталье и не собирается отказываться от этого членства, несмотря на десятилетия неудачных попыток вступить в ЕС. Европейцы не хотят видеть у себя страну, самую большую по численности населения, поскольку рафинированная европейская демократия трансформировалась в общие институты власти, где численность избирателей имеет определенный вес. Турция с ее 80 миллионами человек в этом отношении была бы самой крупной страной в Евросоюзе, поэтому Брюссель делиться с ней полномочиями в этой связи желания не испытывает. Другой фактор, конечно, культура. Формально в Европе отказались декларировать, что ее ценности базируются на христианской цивилизации, но в уме многих политиков в ЕС эти приоритеты есть. Даже эти партии носят соответствующие названия - христианско-демократическая и т.д. Турки это осознают, но от курса на сближение с ЕС формально тоже не отказываются, пытаясь развиваться в других направлениях. Очевидно, что в этой связи в поле зрения Эрдогана появляется Россия.

***

Эксперт полагает, что именно двусторонние отношения характеризуют весь прагматизм турецкой внешней политики. Так, в 1990-е годы на фоне ослабления России политические элиты соседей рассматривали ее как объект экспансии, возродив иллюзии о своем лидерстве в тюркоязычном мире, который, по мнению Анкары, распространялся не только на постсоветские республики, но и на некоторые субъекты России (Татарстан, и даже не имеющая тюркских корней Чечня).

А.К.: На Востоке всегда уважают силу, и турки здесь - не исключение. Когда в конце 90-х Россия радикально преобразилась, стала отстаивать свои интересы, в Анкаре поняли, что от прежней линии следует отказаться и лучше развивать сотрудничество. Как следствие, сразу возрос товарооборот. Договоренности по «Турецкому потоку» - один из примеров, что соседи при оптимальном развитии событий должны стремиться больше налаживать сотрудничество и меньше конфликтовать.

***

С другой стороны, маневр российской дипломатии и лично Владимира Путина с инициативой по «Турецкому потоку» выглядит скорее удачной и незапланированной импровизацией конца прошлого года, которую наши восточные партнеры в перспективе могут использовать исключительно в своих интересах, став конкурентами российских компаний в борьбе за европейские рынки.

А.К.: Это крупный инфраструктурный и инвестиционный проект, однако далеко не беспроблемный. Изначально наш отказ от «Южного потока» был обусловлен не экономикой, а диктатом со стороны брюссельской  бюрократии. Проблема возникла  из-за того, что болгары и румыны, будучи последними на сегодня из принятых в ЕС, управляются правительствами «шестерок» и сделали по отношению к России ровно то, что напридумывала им брюссельская бюрократия. Но этот диктат Европы никуда не делся и сегодня. Мы изменили маршрут, теперь вместо Болгарии потянем трубу на границу Турции и Греции, но правила ЕС в виде «Третьего энергопакета» продолжат действовать. Более того, Евросоюз в любое время может ввести дополнительные правила, чтобы затруднить жизнь России. Именно поэтому возник «Турецкий поток».

Причем единственным более или менее гарантированным газом, который пойдет по трубопроводу, будет тот газ, который пойдет на внутреннее потребление самой Турции. Эти объемы, безусловно, будут востребованы - это национальный интерес.

Как турки поведут себя в отношении остального объема газа, который предполагается продавать через их территорию, сейчас сказать сложно. Они заинтересованы повысить свой вес в отношениях с Европой за счет создаваемого на границе хаба, но этот хаб они видят не только как место, где будет продаваться лишь российский газ. Хаб станет местом, где может продаваться любой другой газ - из Азербайджана, иракского Курдистана, собственно провинций Ирака, Ирана.

Теоретически ведутся споры о прогнозно богатых месторождениях на шельфе Кипра. С учетом того, что на севере этого острова существует де-факто подконтрольное Турции квазигосударство Турецкая Республика Северного Кипра, Анкара в перспективе может даже получить собственный источник газа. Их задача - российскими руками строить трубу, а дальше они будут требовать скидки по цене, что они успешно делали и по «Голубому потоку». 

***

При этом политолог рассказал про разницу между заявлением турецкого премьера по Крыму, которое можно рассматривать как имиджевый шаг, и столетним неприятием Турции факта геноцида армян, который чреват для страны куда более серьезными, чем имидж, последствиями.

А.К.: В отношении Крыма мы опять стали свидетелями восточной учтивой хитрости. На площадках, где преобладают западники, турки говорят вещи, приятные Западу. Будучи на переговорах в Москве, они поднимают темы, приятные уже российскому президенту.

Если бы в Крыму реально серьезно ущемлялись бы права нацменьшинств, то Анкара заняла бы более резкую практическую позицию по крымско-татарскому вопросу. Пока они видят, что в «самостийной» Украине крымские татары не реализовали свои чаяния, а в РФ их язык получил официальный статус, дальше будут решаться проблемы с выделением земель.

Конечно, есть оголтелая часть крымских изгнанников-эмигрантов во главе с Мустафой Джемилевым, но она вне реальной политики. Их будут держать «на карандаше», но турки, повторюсь, деловые и прагматичные люди. Пока можно получать выгоду без Джемилева и кампании, они будут это делать.

Резкий тон высказывания, на мой взгляд, обусловлен тем, что одну из самых непримиримых позиций по украинскому конфликту занимает Германия. А в ФРГ проживает крупнейшая турецкая диаспора. Поэтому власти страны вынуждены солидаризироваться с Ангелой Меркель в этом вопросе.

Касаемо признания геноцида армян дело обстоит сложнее. Конечно, никому не хочется признавать, что в истории были позорные страницы. Турция всегда болезненно реагировала, когда кто-то принимал решение о таком признании, и действительно временно отзывала посла, скажем, из Франции, причем неоднократно. Вместе с тем у любого действия есть причины и следствия. Если признать геноцид, за ним могут последовать требования пересмотреть собственность, возможна реституция. Армянская церковь уже обратилась по этому вопросу в международный суд.

В Армении тему геноцида местные радикалы отчасти связывают с территориальным вопросом. Турция проиграла Первую мировую войну и изначально по Севрскому мирному договору ее территория должна была быть совсем в других границах, а площадь Армении - в разы больше нынешней. Речь идет о Западной Армении, которая ныне является частью турецких вилайетов. Естественно, что турки не хотят, чтобы под передел границ была подведена легальная база в виде признания геноцида.

***

На перспективы российско-иранского сотрудничества Аждар Куртов смотрит более оптимистично, однако и здесь России не следует полагаться исключительно на радушие партнеров.

А.К.: Как и Турция, Иран не имеет перед нами каких-либо обязательств, чтобы стопроцентно действовать в русле российских национальных интересов. Иран занимает второе место по запасам природного газа. Они не разрабатывали месторождения на шельфе Персидского залива, поскольку сложилось, что основным товаром на мировом рынке много лет являлась нефть, а не газ. В вопросе Ирана все плотно связано с американцами и снятием санкций, поскольку в любом случае, какое бы решение ни принял Обама, новый состав Конгресса может его аннулировать.

Если полное снятие санкций состоится, что далеко не факт, иранцы постараются нарастить поставки газа, чтобы сократить те потери, которые они понесли за годы санкционного режима. При этом ирано-турецкий газопровод «Парс» не единственный газопровод на территории страны. В будущем Тегеран также рассчитывает построить газопровод в Пакистане и отправлять газ дальше на восток.

В любом случае России будет создана конкуренция, и в будущем многое будет зависеть от нашей активной внешней политики в отношении Ирана. Сейчас основания для их обиды на нас уменьшаются: решается ядерная проблема, близки к завершению переговоры о нашем подряде на строительство новой очереди АЭС в Иране. Есть перспективные проекты перенаправления транспортных потоков по коридору «Север - Юг»: от балтийских портов, дальше через всю Россию с выходом на Каспийское море либо Азербайджан и до иранских портов в Персидском заливе.

Не будем забывать, что Иран - претендент на вступление в постоянные члены Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), и это вступление зависит от согласия, в том числе России. На нынешнем саммите в Уфе его вряд ли примут (компенсируют это принятием Индии и Пакистана), но, как только снимут санкции, иранцы рассчитывают на поддержку Москвы в этом вопросе.

Наши отношения имеют конкурентную сферу, но здесь больше положительных моментов, чем с Турцией, которые и формируют интерес Ирана в прочных двусторонних связях.